"КРЁСТНАЯ"

 

Тамара Гончарова (в девичестве Скуратова). Лирическая поэтесса, добрая душа, она первая из городских литераторов, кого я знал лично до своего прихода в литобъединение. По существу – это моя литературная крёстная, которая и уговорила меня прийти в Горловское ЛитО "Забой" в конце 1999 года, поддерживала меня, делилась со мною своими мыслями, своими наблюдениями, своими переживаниями.

Моё знакомство с этой милой женщиной – это уже притча во языцех, неоднократно мною пересказанная. Одним жарким июльским днём я возвращался с работы. На площади Победы моему утомлённому взору предстала женщина в светлых одеяниях со стопочкой небольших книг и с табличкой на груди, на которой красовалась надпись: «Книгу продаёт автор». Я подошёл, прочитал вполне знакомую фамилию на обложке: «Гончарова» и задал глупый вопрос: «Так это вы?». А она, улыбаясь, ответила: «Да, это я». Узнав, сколько стоит книжка, я сходил домой за деньгами (жил я тогда недалеко от площади) и вернулся, приобрести оную, да ещё с автографом. Мы разговорились, наша беседа затянулась более чем на час, и я даже обмолвился, дескать, и я пишу стихи. После этой незабываемой встречи, я ещё несколько раз сталкивался с нею на площади, и мы мило общались, затем она пообещала дать мне почитать коллективные сборники Горловского литобъединения «Забой». Я приходил к ней домой, она давала мне книги, а когда я ей их возвращал, мы с ней обсуждали некоторые вопросы творчества и книгоиздания, беседовали о некоторых авторах мною прочитанных альманахов. Но стихи свои, я до прихода в ЛитО, показал ей только один раз, после чего, она меня благословила сходить в редакцию городской газеты «Кочегарка» в литературный отдел, и я таки сходил, по её рекомендации к Михаилу Цалко (к сожалению не вполне удачно). Потом, скорее всего из лишней скромности, как-то делиться своими опусами с нею я не спешил. Меня в то время больше увлекало её творчество. Так от встречи к встрече, она, знакомя меня с некоторыми нюансами литдвижения в нашем крае, подготовила морально меня к походу в «Забой». Когда я впервые пришёл в ЛитО увидел место в зале на стуле рядом с ней, и на правах «старого знакомого» присоседился у неё под крылышком, так это место и осталось на многие годы закреплённым за мной. 

Помимо наших творческих бесед за чашкою чаю, у нас находились и другие темы для разговоров. Она мне часто и откровенно рассказывала о своей жизни, о первом приезде в наш город, о первой работе, о первом замужестве. А так же о своей трагедии молодости, когда уже будучи замужней, находясь в деревне у матери в гостях, влюбилась в солдата срочника из Прибалтики, который так же страстно воспылал к ней ответным чувством и предложил ей бросит всё и уехать с ним в край сосен и песчаных дюн. Но она побоялась сказать любимому: «Да», а может просто замешкалась с ответом, что привело к разрыву с ним. Не осталось ни адреса, ни телефона, только латвийское имя и три слова «es tevi mīlu», ставших для неё особым паролем. А любовь и боль души остались, со временем став стихами. Не смотря на городскую, философскую и гражданскую поэзию, которая присутствовала в её творчестве, основное её амплуа было – интимная лирика с ярко обозначенным лирическим героем. А на стене в её маленькой хрущёвской квартирке на пятом этаже даже висел его портрет, который она сама нарисовала по памяти.

В литобъединение Тамара Ивановна пришла уже будучи на пенсии, (она тогда носила фамилию первого мужа - Мальчик), со своими стихами, бурно встреченными творческой общественностью. По рассказам некоторых «старых» литераторов, её появление в Городском литературном объединении, стало началом конца организации, споры об её творчестве, как говорят, образовали глубокую пропасть между двух литературных кланов, преодолеть которую не могут уже более четверти века (хотя, конечно же, как мне кажется, это всё пустые и беспочвенные обывательские домыслы, я даже догадываюсь, кто мог выпустить в свет эту чушь). А вот поухаживать за ней пытались несколько волокитчиков одновременно, но Егор Гончаров сразу же взял её под крыло, и через пару лет, перед выходом первой книжки Тамары Ивановны, пошёл с ней в ЗАГС, одарив её знаменитой в Горловке литературной фамилией. Но, будучи трижды замужем, она по-настоящему любила только одного, своего потерянного латыша, которому посвящала всё своё творчество. (Стоит мне закрыть глаза, и я явственно представляю её мягкие тёплые интонации, с которыми она читала свои интимные стихотворения).

С первым же своим поэтическим сборником она стала лауреатом престижной городской литературной премии им. Павла Беспощадного, вот только пока она получила её в 1993 году, за эту сумму смогла купить только литр подсолнечного масла, так шустро инфляция обесценила денежные нули. А после выхода второго сборника в Донецкой писательской организации её приняли в НСПУ и отправили документы на подтверждение в Киев, которые так и потерялись там в национал-бюрократической трясине, среди отвергнутых русскоязычных авторов.

Кстати, названия её поэтических сборников всегда вызывали критическое недовольство среди пишущей братии, потому что в оригинальности отказать ей было невозможно. Она же к их нападкам относилась стоически, и никогда не отказывалась от задуманного. При кажущейся лёгкости, она на самом деле была вполне самодостаточным и уверенным в себе человеком.

Я-то знаю, что пути Господни неисповедимы, а потому не удивительно, что однажды ей посчастливилось заполучить адрес своей прибалтийской потери - Юриса Валтерса. Вначале она написала небольшое письмо, ему, уже более чем шестидесятилетнему мужчине, и получила ответ, в котором было удивление и изумление. Я читал это письмо, это была обычная почтовая открытая карточка вложенная в конверт, мелко исписанная не совсем твёрдой рукой (наверное, из-за отсутствия практики писать кириллицей). Вместе со вторым письмом в Латвию полетела в срочном порядке изготовленная книга избранных произведений, которую в считанные дни выпустила частная типография. Это была книга, в которую вместилось всё, боль потери, радость воспоминаний и три заветных прибалтийских слова. Книга об осколках чувств улетела к Балтийскому берегу, а моя «крёстная» стала ждать реакции. Ответа долго не было, но всё-таки письмо пришло, размеренно-сдержанное, по-прибалтийскому короткое, и слегка отстранённое, а за ним были ещё письма. А стихи, увы, ушли. Тот, кому посвящались строки женской лирики, перестал быть далёкой трепетной мечтой, вместо света желанной звезды, на столе несколько листков его писем, в котором быт и никакого намёка на угасшие чувства. Писать стихи стало просто не интересно. Кстати, выход этой «прибалтийской» книги вызвал разрыв с третьим супругом, который не смог простить такой духовной измены. Хотя этот разрыв она выдержала стоически, ведь мужем он был чисто номинальным, она жила в центре города, а он на окраинном микрорайоне, и в гости приходил только на выходные.

В литобъединение ходить практически перестала, и даже попросила об исключении из рядов организации, чтобы на собраниях не нарушать кворум. Хотя удовлетворить её просьбу литобщественность до последнего дня не торопилась.

Она, человек, который большую часть трудовой деятельности отдала дошкольному образовательному заведению, подрядилась гувернанткой к своим соседям, нянчится с их малышкой Маашенькой, попутно, скорее всего уже по инерции, из последних стихотворений, она собрала четвёртую книжку, которая стала, подобно разорванной в приступе страха нитке ожерелья, освободительным и заключительным её лирически-эмоциональным всплеском, жирной творческой точкой. А когда её воспитанница пошла в школу, Тамара Ивановна продала квартиру и переехала к дочери, в отдалённый микрорайон.

Последний раз я сумел выманить её на мероприятие по поводу презентации моей третьей книжки, в Музее миникниги, который тогда располагался в Центральной библиотеке нашего города, на которой она попыталась воспроизвести момент нашего знакомства, но запуталась в датах. Она поздравила меня, сказала, что всегда радуется моим успехам, а после просто исчезла из вида. Я несколько раз звонил ей и пытался её «вытянуть» в свет, приглашая на презентации литературных проектов, в которых часто размещал её стихи, но ответ был всегда отрицательным, с такой оговоркой, что спорить было просто бесполезно.

После огненосного лета 2014 года, после поездки в Переделкино, я решил собрать автографы авторов Донбасса, чтобы издать книгу с рукописными стихами с образцами почерков. В декабре 2014 года я посетил Тамару Ивановну в её келье на посёлке возле Швейной фабрики. Пообщались мы не так уж много, всего около часу. И это был последний раз, когда я её видел вживую. Месяц назад она позвонила мне и попросила связаться с библиотеками, чтобы передать свой багаж публикаций в фонды книгохранилищ. Я связался с Зинаидой Синявской и она пообещала отправить нарочитого к Тамаре Ивановне…

А вчера я узнал, что моя «крёстная» почила. Не знаю, имею ли я право, но в моих планах написать о её жизни небольшую биографическую книгу, не зря ведь она делилась со мною своими откровенными воспоминаниями. Это будет мой скромный вклад в память о хорошем человеке, о хорошем поэте.

Эс теви милу, Тамара Ивановна!

***

                Т.Г.

Спи, моя добрая Муза,

Спи, моя светлая птица!

В стоне декабрьского блюза,

Время  сквозь боль просочится.

Чтобы не взвыть в небо волком,

Воем протяжным и низким,

Лун собираю осколки,

Бисер с разорванной низки.

И о плодах тополиных

Думаю лишь с сожаленьем…

Я не приду на помины.

Спи! Смерть – всего лишь успенье!