И. А. Черняев. «Шелковичные чернила» – 120 с. Екатеринбург, «Издательские решения» - 2021 ISBN 978-5-0053-2908-0
О поэтической прозе можно говорить
серьезно, подразумевая её образность, лиричность, метафоричность, ритмическую
организованность, а можно – с иронией, как сделал это Илья Ильф в своих
записных книжках (он, правда, говорил и о кинематографическом стиле): «Обыкновенная фраза -- "Тесно
прижавшись друг к другу спинами, сидели три обезьяны". Можно еще чище и
спокойнее -- "Три обезьяны сидели, тесно прижавшись друг к другу
спинами". А можно так: «Спинами тесно прижавшись друг к другу, три
обезьяны сидели»... Поэт Иван Нечипорук (он же прозаик И.А.Черняев) в своей книге «Шелковичные чернила» не ставил
задачу излагать свои житейские истории именно поэтической прозой. Но это –
проза поэта, что ощущается в точности наблюдений, выборе поэтического ракурса,
да и поэтическая память, цепкая, острая, очень личностная – автора не подводит.
В нескольких главах книги – воспоминания о разных периодах жизни, причем в
герое повествования явно узнается личность автора. Но он всеми средствами
подчеркивает – это не документ, а вариации на тему, как было, как могло быть, и
что получилось. Не зря ведь он себя в этих порой трогательных, порой
иронично-саркастических рассказах по имени не называет. Он вообще, как Валентин
Катаев в «Алмазном венце» зашифровал не только фамилии персонажей, но и
названия городов и поселков, где происходило действо. Получилось необычно,
моментами весело, моментами непонятно (причем, вопросы возникают не только
«Кто?», но и «Зачем и почему?») Впрочем, на всё, что написано, - авторская
воля, и с её помощью волны воспоминаний уносят читателя то в уже далекое
детство, то в шахтерскую юность, то в писательские будни и праздники. И какая
разница, как авторская фантазия кличет героев былых времен, более интересно
узнать, что и как они говорили и делали, а в то, что повествование правдиво
(ну, может, чуть искажено, как в окуляре волшебной подзорной трубы памяти),
веришь сразу и с удовольствием. Иван Нечипорук не зря дал имя книге
«Шелковичные чернила» (название само по себе удачное), ибо одноименный рассказ
– самый трогательный и, увы, актуальный. Речь в нем идет о писателе, который и
в новые времена компьютерных технологий предпочитает излагать свои бесценные
мысли исключительно традиционно – с помощью ручки с чернилами и бумаги. А,
поскольку он ведет ежедневный писательский дневник, то чернил ему нужно много.
Военные действия в Донбассе (а события разворачиваются именно там) нарушили и
разрушили многое (главное, конечно, - отобрали тысячи жизней и поломали
судьбы). Лето в тот год было жарким, грозным, щедрым на слёзы и кровь, скупым
на воду и всё, что можно купить в мирное время. В том числе, и на чернила. В
один из дней, когда шелковичная ягода, упав с ветки, окрасила фиолетовым цветом
рубаху писателя, его осенило – чернила можно делать дома из шелковицы и других
ингредиентов. Сказано – сделано! «Весь август он писал свои заметки, мысли,
впечатления, стараясь не упускать ни одной детали, шелковичными чернилами.
Когда наступило относительное осеннее перемирие, и начался подвоз товаров в
город, писатель заказал себе фиолетовые, синие и даже чёрные капсулы-картриджи,
но не притрагивался к ним, пока не использовал полностью шелковичные чернила,
изготовленные самостоятельно. В результате он подготовил к печати книгу и решил
её назвать «Нельзя молчать». Но когда главный редактор издательства попросил
зайти к нему обговорить детали, Роман вдруг, поддавшись импульсу, перечеркнул
старое название и написал «Шелковичная книга». Получилось необычное поэтическое
имя для книги, которая вобрала в себя ужасы войны. В названии вдруг задышала
наивная надежда, что всё позади, что вот-вот наступит мир»…
А мира не было, и нет. Похоже, здесь
ему не рады. И эхо новой канонады летит,
как бабочка на свет. С этим рассказом перекликается ещё один – «Человек с
зонтом». И зонт здесь – не только предмет обихода, защищающий от солнечной
радиации и осадков, но и в переносном смысле – необходимое средство защиты
человеческой души от радиации ненависти, нетерпимости, национального чванства.
К сожалению, не у всех эти незримые зонты были в наличии, не все ими пользовались, и потому оказались беззащитными к пропаганде национальной исключительности, которая незаметно и постепенно отравляла сознание общества. В рассказе идет речь о церемонии открытия литературного музея, на которой некий человек с зонтом, взяв слово, говорил отнюдь не о литературе, а о мнимом превосходстве одного языка над другим.
«…То,
что это мурло в интеллигентном костюме нагадило в душу изотовчанам, задевало даже
меньше, чем то, с каким смиренным видом они это молча «проглотили»… Когда по
прошествии времени пришла война с лицом этого воинствующего национализма,
Владимир, лёжа в окопе под Жмаканкой в свой последний день, вспомнил об этом
мероприятии. И за несколько минут до миномётного обстрела успел подумать, что
этот «клетчатый» тип оказался тем чеховским ружьём, которое, в конце концов, выстрелило,
спустя годы, в 2014-м»...
На своеобразные военные действия похожи и взаимоотношения в
окололитературном пространстве, причём, не только в столичных городах, но и в
районных центрах. Автор рассказывает об этом со знанием дела и подробностей,
так как прошел сквозь все эти словесно-письменные тернии, изведав ядовитый привкус
злословия, несправедливости и лицемерия. Не зря творческие коллективы иногда называют
банками с пауками. Это определение, конечно, относится не ко всем и не всегда,
Но, что есть, то есть. В рассказе «Союз-2000» автор поведал мучительную и
достаточно унизительную процедуру приёма в писательский союз с центром в
столице. Атмосфера склочного чванства, вечных и мелких интриг, суеты и
недоброжелательности представлена точно, как в моментальном фото. Вероятно, для
возможности описать всё это, и появились в тексте вымышленные фамилии, впрочем,
для тех, кто в теме, легко узнаваемые. Воистину, бывает «слаб человек», и
проявляется это злорадством, завистливой ложью, вздорной самовлюбленностью. С
проявлением этого встречались, вероятно, если не все пишущие, то многие. Что ж,
к этому нужно быть готовым.
«В
назначенный день он приехал в Рутченковск. Ирина Михайловна встретила Никиту со
слегка перекошенным недоброй улыбкой ртом. Усадив его за стол, она повела не
редакторский разговор, а просто стала убеждать Никиту забросить это дело: «Неужели
вы не понимаете, – увещевала она, – так сейчас никто не пишет, ритм, размер,
рифма – это прошлый век. У вас всё пропитано каким-то символизмом, а это не тот
случай. Сейчас рифма не главное, главное – сгусток образов»…
Но, всё же, не это главное в жизни.
А что? Да, вероятно, она сама, во всех своих проявлениях. В том числе, в воспоминаниях
о светлых днях минувших, которым посвящена отдельная глава книги. А в ней –
пронзительная встреча с детством, до которого, как поется в песне «билетов
нет». Но память о нем жива. В отличие от многого, исчезнувшего или разрушенного
в стремлении обрести независимость, прежде всего, именно от памяти. А такие воспоминания,
возможно, помогают её возродить. Не забывая всё хорошее, что было, переживая и
заботясь о том, что будет.
«Однажды, идя в свой родной посёлок, я не
удержался и остановился возле полуразвалившейся остановки. Здесь когда-то
ходили городские автобусы, отсюда начиналась мостовая. По ней еще можно сделать
шаг, другой – и упереться в бетонный забор. Заглядывать через него смысла нет.
Я-то знаю, что деревья уничтожены, брусчатка разрыта, от магазина не осталось
даже намёка. Нет ничего за этой стеной. Я развернулся и пошёл дальше, понимая
ноющим от жалости сердцем: на той пустоши, ограждённой бетонными плитами, бродит
озябшая тень моего детства»…
Шелковично-лиричными чернилами, в которых растворились боль и память, грусть и надежда, написана эта книга. Мне все дается "с потом, с кровью". Шутя, играя — не умею. Хоть и завидую порою тем, кто ловчее и сильнее… А все ж судьбу свою не хаю. В ней боль соседствует с любовью. Пусть песня лучшая — другая, мне эту петь дано по крови. «Шелковичная книга» написана именно так. С болью и любовью. И это – главное.
© Владимир Спектор
Комментариев нет:
Отправить комментарий